перейти на мобильную версию сайта
да
нет
Звуки

«Я чувствую, будто время в руку схватила»: премьера нового альбома Nina Karlsson

Красивая петербургская певица Нина Карлссон записала новый, двуязычный альбом «Хамелеон». «Волна» представляет русскоязычную его часть, на которой Карлссон внезапно оказывается полноправной наследницей группы «Колибри», и публикует интервью с Ниной.

Певица Нина Карлссон очень красивая. Почему бы и не констатировать этот факт — тем более что это, скорее всего, первая мысль, которая пришла вам в голову при взгляде на фотографию выше. Скорее всего, это первый в истории российской популярной музыки прецедент, когда девушка модельной внешности и даже профессии запела и заиграла не потому, что хотела (и был спонсор), но потому, что могла и умела (а спонсора никакого не было). Другое дело, что до некоторых пор харизма самой Нины была куда интереснее, чем собственно музыка ее группы Nina Karlsson. До некоторых пор. До данного конкретного момента.

Обложка альбома «Хамелеон»

Обложка альбома «Хамелеон»

Фотография: архив «Афиши»

Впрочем, это было некоторое преувеличение. Еще до этого перевоплощения у Нины кратковременно случился ансамбль My Private Hospital — который звучал куда более яростно, страстно и пылко, чем несколько салонные песни Nina Karlsson. Ансамбля того, увы, больше нет — зато основная группа зазвучала совсем иначе. Во-первых, Нина теперь по-русски — отчего ее песни резко преобразились, стали умнее, глубже и пронзительнее. Во-вторых, после альбома «Хамелеон» Nina Karlsson неожиданно встраиваются в большую традицию петербургского текста русской музыки — и более того, неожиданно оказываются продолжателями благородного дела группы «Колибри» — и более того, продолжателями более чем уместными. «Хамелеон» — это тонкий, деликатно театрализованный, в меру инфантильный девичий инди-поп, спетый и сыгранный без лишнего надрыва, но с очень заметным характером. Ну и еще одно важное обстоятельство: восемь нижеследующих песен — это всего лишь половина пластинки. За ней последует еще одна, англоязычная. Хотя, в общем-то, и того, что есть, уже более чем достаточно.

  • — Что вам самой об этом альбоме хотелось бы сказать?

— Боже, это так трудно… Ну как минимум это огромная работа моей прекрасной команды. Моей прекрасной, хотелось бы подчеркнуть, команды. Мне было невероятно комфортно со всеми, кто принимал участие в записи.

  • — Погодите, а раньше не было комфортно, что ли?

— Ну, я скажу так: это первая пластинка, про которую я на сто процентов могу сказать, что со мной работали невероятно приятные люди. Это ведь большая редкость, по-хорошему. Я в восторге! А насчет самих песен… То, что хотелось передать, мне кажется, передать удалось. Я ужасно люблю сказки, и это самая главная тема, которая там все объединяет. Еще мне важно было, чтобы музыка отсылала к детству, к юности, к влюбленности какой-то, к мечтательности. С чисто рабочей точки зрения, мне давно хотелось сделать запись с большим количеством бэк-вокала — и вот наконец я ее сделала. И еще получается, что я записала альбом наполовину на русском языке. Если бы мне 5 лет назад сказали, что я так сделаю, я бы, наверное, похихикала.

  • — Почему?

— Потому что я всегда сильно стеснялась. В детстве и юношестве я и петь стеснялась, хоть мне и нравилось это, я всегда немножко втихую это делала. Все подруги и друзья мои в музыкальной школе пели, а я — никогда. И в консерватории меня это не задевало, пока группа не появилась.

Своего рода музыкальный видеоотчет о записи альбома

  • — Так и в какой-то момент вы перестали стесняться? Решили — все, буду петь со сцены?

— Я не то чтобы решала. Был просто маленький клуб, где мы выступали с приятелем и играли каверы на Дэвида Боуи. Ну, что-то такое детское. И наверное, если бы не случилось однажды так, что он не пришел на концерт, я бы и продолжала стесняться. Но оно случилось — и мне пришлось начать петь. Мандраж-то до сих пор есть, естественно, хоть сейчас и попроще стало. Просто, понимаете, я напеваю себе под нос всю жизнь что-то. И мне всегда казалось, что это красиво. Но я не понимала, что с этим делать. Да если еще и со словами… Куда это мне? Я писала музыку для кино, для балета, а никакие песни мне и в голову не приходили. А когда вдруг случайно с ними получилось, мне стало очевидно, что на самом-то деле мне их и хочется.

  • — Ну хорошо. А почему тогда вы начали петь по-английски?

— На самом деле, я начинала-то по-русски. Ну как начинала… Я недавно нашла кассеты, которые записывала в рамках обучения музыке лет в 12–13, и там было несколько песен на русском. И у них был даже не ужасный текст! Но когда я запела, так сказать, всерьез, это ж была импровизация. Это очень даже мягко говоря. И песни, которые мы исполняли, были на английском. Что и дало идею самой написать несколько английских текстов. Я начала — и катилась на этих санках очень долго.

  • — А почему слезли?

— А у меня, вот как вы, начали брать интервью и спрашивать — почему вы русского избегаете? Но мне специально не хотелось брать и переключаться. Мне вообще нравилось, что все получается случайно, легко и непафосно. Так что с языком я тоже ждала, когда все получится случайно. Меня однажды попросил поиграть в его группе один хороший друг, но дал мне вместо нот просто записи — причем за два дня до концерта. И я сидела бесконечно их снимала, дико устала, мой организм был пропитан кофе насквозь. Тогда я решила отдохнуть, прогуляться — а когда вернулась, начала наигрывать что-то, и вышла песня. На русском.

Так песня «Птицы» звучит живьем

  • — Знаете, я когда раньше слушал записи Nina Karlsson, мне они всегда казались слишком гладенькими, бесконфликтными. А потом я послушал вашу же другую группу My Private Hospital — и там все было совсем по-другому. И в «Хамелеоне» все, в общем, по-другому. Почему тогда раньше было не так?

— М-м-м… Честно говоря, тогда это зависело от ребят, с которыми я выступала до нынешнего состава музыкантов. Да и я была другая. И работа над материалом происходила не так командно и вдумчиво, как происходит сейчас. Собственно, поэтому и не вся музыка, которая у меня была, помещалась в группу Nina Karlsson. А теперь мы уже потихонечку и песни, что были в My Private Hospital, исполняем. А была музыка, которая ни туда, ни туда не помещалась, сейчас из такой и вырос новый альбом. А есть та, которой пока нигде нет. Я пишу разное.

  • — Людей, которые пишут сразу на двух языках одновременно, довольно мало. Как вы разницу ощущаете?

— Знаете, на английском я уже себя чувствую — ну, как рыбка в воде плавает. Я уже очень внутри процесса сочинения. А когда мне что-то приходит в голову на русском и я это записываю, у меня самой это вызывает огромное удивление. То есть я учусь плавать пока. А языки — ну абсолютно разные, конечно. Я всегда руководствуюсь тем, что мне что-то режет или не режет слух. Это самый главный мой критерий.

  • — А как вы собственное место в общем контексте русской музыки ощущаете? Ну вот, не знаю, если брать диапазон от Tesla Boy до Sonic Death…

— Ну, Tesla Boy — это, мне кажется, немного другого рода группа. А Sonic Death… Мне писал мальчик, чтобы я пришла послушала, но я не смогла в тот день, и так до сих пор, и не знаю, что это такое. А вы думаете, у этих групп состоялось бы братание, если б они друг с другом встретились? Знаете, я вот записываюсь на студии на Галерной. И там еще Галя Чикис работает. И группа «Зимавсегда». И мы с ними дружим, я их обожаю. У Гали всегда по синтам можно получить консультацию, потому что она ими облеплена, как робот. С «Зимой» еще что-то обсудить. Вот в этом локальном смысле я, наверное, ощущаю себя в срезе русских музыкантов примерно моего возраста, которые что-то делают в 2013-м году. А вообще… Мы сейчас сыграли два концерта, на которых исполнили новый альбом. И я даже, к стыду своему, немножко приболела — такой эмоциональный выброс произошел. Я к тому, что сейчас сложно отвечать на такие вопросы, потому что как будто что-то другое начинается. Я в первый раз чувствую, что как будто время в руку схватила. Раньше такого яркого ощущения у меня никогда не было. И мне это нравится безумно.

Карлссон и ее команда в студии на Галерной. Две песни из трех тут еще на английском

  • — А что это значит — время в руку схватили? Мне кажется, из ваших песен не очень следует, что они записаны здесь и сейчас. В них нет ничего специально современного.

— Нет, я согласна. Не знаю, нужно ли, чтобы было. По сути-то дела самое главное — чтобы музыка не была плохая. А уж какими средствами ты это достигаешь… Можно же и балалаечку взять, в общем-то. Нет, про время в руку я имею в виду… Ну вот когда смотришь фильм и сразу знаешь, что он на сто процентов будет как надо. Или читаешь книгу — и тоже это знаешь. И не обязательно, чтобы там описывались новейшие достижения в медицине. Наверное, можно было бы в наши песни вложить модные синтезаторы и что угодно, но так уж сложилось, что я сочинила такие песни и мы их так записали.

  • — Замечательно. А что у вас с точки зрения амбиций? Ну вот вы уже собираете, условно говоря, «16 тонн», что вполне неплохо, — но понимаете ли вы, куда дальше? И хочется ли вам дальше?

— Ой, этот вопрос меня всегда почему-то смешит. Мне очень повезло, что выступаю, пишу и еще этим деньги зарабатываю. И тут все просто: больше выступлений — больше заработок. Ну и потом, сколько бы я ни боялась и ни стеснялась, я же получаю огромное удовольствие от концертов. А чем больше площадки, тем больше удовольствия. А с точки зрения амбиций… Ну вот у меня в голове есть мечта о своей студии. Это невероятно круто, когда ты что-то придумал и можешь пойти это тут же записать. Ну и еще я люблю путешествовать и подарки дарить. Вот, собственно, и все причины, чтобы иметь какие-то амбиции.

Ошибка в тексте
Отправить