Милая девочка

– Земфира, зачем тебе голову зарисовали в первом клипе?

– Просто фишка.   

– Нам казалось, что ты какой-то невероятный урод…   

– Сам ты урод!

– …что тебя нельзя ни в коем случае показывать людям, потому что они непременно умрут от страха. А потом была обложка «ОМа», которая более или менее подтвердила эту догадку…

– Ну чего меня так лажают? Просто сначала газеты написали: «Земфира наконец-то открыла свое лицо». И когда мы обсуждали клип, кто-то ляпнул: «А не закрасить ли рожу, чтобы была загадка и дальше?» Я сказала: красьте, чего там. Не жалко.

– …и мы обсуждали, что будем делать, если ты окажешься жуткой 2-метровой баскетболисткой. Визажист Люся нас утешала, говорила, что у тебя нет усов. А мы сидели и боялись, потому что обложка же. Я думал, что если не придет осветитель, если не придут фотодиректор, фотограф, кто угодно, съемка состоится. Но  если не придет гример…

– Народ чего хочет? И рыбку съесть, и м-м-м сесть. Чтобы и Мерилин Монро, и песни зашибительские. Ага… не получилось – ну и фиг с ним.

– А ты часто влюбляешься?

– Нет. Я однолюб.

– Ты всю жизнь любишь одного человека?

– Однолюб – не тот, что любит одного, а тот, что влюбился и чтобы он разлюбил, должно случиться что-то экстраординарное.

– А какие тебе нравятся молодые люди?

– Муж-ж-жчины?.. Ну ты симпатичный… ну так… нормальный. Серега-фотограф тоже ничего. Бородатый ничего.

– Вон он в углу – капает слюной на ковер от восторга.

– Нет предела красоте человеческой. Особенно мужской.

– Таланты-то должны быть у юноши?

– Я сказала бы какие, но это не для прессы.

– Да, ты однолюб…

– Прекратите! Есть физиология – есть душа. Вот, вывернулась. Не знаю, кого в пример привести. Илья Лагутенко интересный человек. Вот нравится мне басист «Мумий Тролля» – тоже очень интересный человек.

– Вообще, люди какие тебе нравятся?

– Разные. С комплексами.

– А как ты выбираешь людей, с которыми работаешь?

– Они не выбраны. Просто так получилось.

– Когда вы разбираете концерт, музыканты тебя критикуют?

– Скажу по секрету: нет. Я лишила их этого права. Что касается голоса, то они вряд ли более компетентны. Если разбирать бас-гитару – я быстрее слышу лажу. Я не встречала людей, которые знают о вокале больше меня. Естественно, такие люди есть, но мне не приходилось еще с ними общаться.

– Для ваших отношений важно, что ты – девочка, а они – мальчики?

– Я, конечно, пользуюсь этим. Они в репу дать мне не могут, потому что я девочка. По-моему, все замечательно.

– Бывает, что ты долго работаешь с человеком, и выясняется, что он не тянет. И что ты делаешь?

– Ничего. Жду, когда потянет. Я слишком хорошо пою, чтобы люди слышали огрехи в исполнении. В любом случае слушают в первую очередь голос, и я тупо даю шанс человеку.

– Но ведь пускай 10 человек, но слышат.

– Пусть слышат, я слишком хорошо пою.

– То есть ты их покрываешь?

– Типа того.

– Потому что ты им обязана? Или просто они – твои люди?

– Потому что это неважно. Потому что они – мои люди. Потому что я им доверяю. Все башкирята.

– Ты, наверное, самый известный башкир в мире?

– Нет, есть Салават Юлаев.

– Я ничего о башкирах не знаю.

– А и не надо. Понимаешь, у нас жесткий президент – Рахимов. А у меня очень крутая, древнего рода, фамилия. И мне было предложили петь в лисьей шапке – это национальный костюм. Дали бы сразу звание заслуженной артистки Башкортостана и все прочее. День города – звонят: приезжайте, пойте. Я: «Хм, а сколько денег?» А они: «Какие деньги? Приезжай и пой. Ты откуда сама родом-то?» А я: «Из Уфы». – «Ну вот, приезжай и пой, раз из Уфы». А мне деньги нужны, много денег, мне же долги надо возвращать. «Не хочешь, ну смотри у нас». И позвали Валентину Толкунову. За деньги. Меня они серьезно не воспринимают.

– Ты ведь получаешь деньги за то, что тебя многие любят…

– Деньги я получаю за то, что работаю. У вас работа – брать интервью. У меня – выходить на сцену. Я не получаю деньги за то, что пишу песни. Получаю за то, что выхожу в определенное время, пою столько-то. Артист волен выбрать, что он хочет рассказать, а что нет. К тому же больше, чем на пластинке, я не скажу. Какими бы словосочетаниями хитрыми я ни крутила, больше, чем я там сказала, не выйдет. И вообще, лучший вариант Земфиры – это когда Земфира стоит на сцене и поет.

– Ты себе больше нравишься на сцене?

– Это лучшая Земфира. Я себе вообще могу не нравиться. Но если вы хотите увидеть лучшее во мне, то это концерт – позитив, адреналин.

– Боишься за новую пластинку?

– Есть опасения. Есть такой «синдром второй пластинки»: ругают, какой бы потрясающей она ни была.

– Ну да. Великие ожидания. А всегда получается что-то конкретное.

– Это очень просто: Земфиры не было и вышла пластинка. А сейчас есть с чем сравнивать. Очень обидно будет, если ее обидят.

– Что значит – обидят? Напишут гадость?

– Первая пластинка мне напоминает кесарево сечение. Меня выудили рыбаки из Уфы и сказали: вот тебе студия, сиди – пиши. Записали две версии песни и орем вверх: «Боссы, какой вариант лучше?» Нам говорят: «Первый». О’кей, играем первый. Сейчас ситуация другая: на любой ноте ко мне оборачивается восемь голов: «Земфир, так?»

– А до этого ты кем-нибудь командовала?

– Командовала – в баскетболе… Хотелось бы, чтобы они были более инициативными. Я считаю, что звук гитары принадлежит гитаристу. Не нужно на меня смотреть и спрашивать: такой звук или не такой.

– Что происходит, когда приходит успех, когда тебя начинают показывать по телевизору каждый день, по много раз, по разным каналам?

– Хватило ума адаптироваться достаточно безболезненно. Была ситуация, когда вдруг на меня упали деньги. Я зарабатывала по 10 долларов за ролик на радиостанции, а тут вдруг делаю ролик и зарабатываю 1000 долларов за день. Большая разница. В какой-то момент я обалдела от прилива денег: стала придумывать, куда их деть. А потом все само собой разрешилось – есть альбом, он очень дорого стоит. Я сумела совладать с собой. Если сейчас придется от всего отказаться (надоело или любой форс-мажор), проживу на те 10 долларов за ролик. Так что отказаться я смогу. Я долго взвешивала.

– Ну как это можно взвешивать?

– Можно. Я собрала парней и сказала: «Парни, ситуация критическая: либо мы бросаем пап, мам, жен, детей и все нажитое за предыдущие годы в Уфе и уезжаем, либо все взвешиваем и находим, что нам и так недурно, и остаемся». До сих пор не знаю, восприняли ли они это серьезно.

– Ты – звезда. Но на гастролях тебя могут поселить в гостиницу без горячей воды. Тебя это раздражает?

– Какие больные темы поднимаются в нашем интервью. Я делаю какие-то попытки – попытки, надо сказать, недешевые – записать правильный звук. Но так мало организаторов, которые пытаются правильно сделать концерт. Отсутствие горячей воды не очень обидно, это всего лишь отсутствие горячей воды. Обидна собственная глупость, когда я выхожу на сцену и фигачу так же, как при нормальных организаторах. Я как бы не имею права, люди-то не виноваты. А эти суки работают на моих чувствах и чувствах людей.

– Какой ты будешь через несколько лет?

– У меня кредо жить днем сегодняшним, дабы все из него выжать. Хотя… В 15 лет я думала, что стану звездой в 17. Не вышло. Ну думаю, к 20-ти точно буду. Опять не вышло. Ну все, думаю, крайняк – 22. Представляла, соответственно, себя в роли: софиты, стадионы, порталы. И – все совпало. А на потом я себя мыслю так: в домике, где меня не дергают, на берегу, ясный перец, и в своей студии. И волосы красить лень. С волосами не знаю, что будет через год, а студию свою хотелось бы.

– А за что тебя полюбил народ?

– Не за музыку, не за слова и не за голос. За то, что я – Земфира.

– Подходят к тебе разные люди, признаются в любви. Ты понимаешь, что в тебе их трогает?

– Догадываюсь. Но не буду говорить – нескромно.

– Зачем звезде быть скромной?

– Нет, о таких вещах рассуждать неловко как-то.

– Говори, что думаешь.

– Я и говорю: я догадываюсь.

– Ну?

– За то, что я милая.

– Самая милая девочка страны?

– Ну, я других таких милых не видела. Вот в чем дело.