Записки охотника

Олег Азелицкий, больше известный как питерский диджей Слон, выпустил нон-фикшн «Рейволюция. Как это было на самом деле». «Афиша» отправилась с героинями книги в бар и обсудила с ними прочитанное

Действующие лица:

Лена Попова, диджей

Анжела Шульженко, диджей

Мария Шульруфер, журналист

Лена Попова: Ну-ка, дайте книгу на минутку… Я хочу найти то место, помните, где Анжелка говорит: «Я приехала танцевать, я солидная артистка больших, малых и академических!..» Прикиньте, недавно мы с друзьями бухали вино и стали эту книжку читать с выражением…

Мария Шульруфер: Надо радиопьесу сделать, я считаю.

Л.П.: Или фильм снять. Берешь всех персонажей и заставляешь их читать по книжке свои слова. И чтобы какие-нибудь друзья-некрореалисты снимали на 16 миллиметров. А потом все это по-тупому нарезать и вставить такие вспышки со старыми фотографиями и видео.

Анжела Шульженко: Что-то тут мало фоток, кстати.

М.Ш.: А Олег Слон жаловался, что весь урожай собрал Хаас в книжку «Корпорация счастья», которая раньше вышла.

А.Ш.: Да ни фига! Там же фоток с рейвов вообще не было, только с пьянок и из сквотов.

Л.П.: Там есть одна, где я верхом на Володе Захарове в купальнике. Год, наверное, 1990-й. Я тогда еще была не диск-жокеем, а художником, у меня была выставка в галерее «Борей».

А.Ш.: Вот это моя любимая фотография: художник Макс Галицкий с расквашенной физиономией и Катька Лысая — еще один наш ветеран звездных войн. У нее тут очки без стекол, настоящая фашистская пилотка и воротник из двухголовой лисы.

Л.П.: А я рассказывала, как я этой зимой Катю встретила? На Финском заливе, недалеко от гостиницы «Прибалтийская». Идем по ледяному заснеженному заливу, и вдруг вижу: сидят двое, надевают коньки. Девушка и парень, в говно пьяные. Пригляделась — Катя. В десяти юбках, как бабка на рынке. Я говорю: «Катя, ты, что ли?» — «Да». — «И куда вы собрались?» — «В Финляндию!» Надевают коньки и у…бывают в ледяную даль.

М.Ш.: Вам книжка-то Слона понравилась?

Л.П.: Очень! У нас же всего три книжки выходило по этому поводу. Первая, стоговская, — непонятная. Я его вообще не помню в те времена. Его книжка так смешно начинается: мол, с героями эпохи уже не поговоришь — кто уехал, кто сторчался… А на самом деле все просто его послали куда подальше и разговаривать не стали. Вторая — Андрея Хааса. Ну он там со своей точки зрения рассказывает, что ему больше запомнилось. А вот у Слона такая тема — он не давит на свою собственную историю.

А.Ш.: Да-да, это мне очень понравилось. Я помню, когда он сказал, что будет книжку писать, я подумала: ну не знаю, то ли это какие-то комиксы будут, то ли роман-мемуар…

Л.П.: Так комиксы и вышли!

А.Ш.: Отлично, что он это сейчас затеял. Потом-то уже старенькие будем, память не та, будем все перевирать.

Л.П.: Анжела, помнишь, когда мы жили на Фонтанке, у нас во внутреннем дворе-колодце была такая гора мусора этажа до третьего? И мы любили сидеть на кухне и целиться в крыс разной фигней.

А.Ш.: Да. Шоколадная была кухня, кстати. Мы там покрасили все белой водоэмульсионкой, а пол и стены снизу обили леопардовым мехом. Только потом пришел Валера из «Новых композиторов» и все заблевал.

Л.П.: Мы еще тогда нашу первую кассету записывали. 1995 год.

А.Ш.: Валера пришел, Африка и Курехин. А Курехин привел Дугина, который теперь политикой занимается. Курехин зарядил лекцию про грибы, а Дугин свое: «Нужно накормить всех свинцом!» Было очень весело… Мы пытались записывать микс, а они нам жутко мешали…

Л.П.: Вы знаете, кстати, что в Белоруссии запретили оупен-эйры? Закон вышел. Еще недели три назад я была в Бресте, и там была вечеринка на барже, а сейчас это уже запрещено. То же самое в Лондоне — еще года с 2000-го.

М.Ш.: А где сейчас хорошо играть? Есть какое-нибудь место офигенное?

Л.П.: Минск. Как и всегда.

А.Ш.: Я помню, меня в 1995 году туда пригласили выступать, это была чуть ли не первая вечеринка. Я еще позвала своих подружек — в качестве танцевального шоу.

Л.П.: Это ты не про то рассказываешь, когда мы ездили на день рождения, и Буре пирсинг из клитора вырвали?

А.Ш.: Нет, это позже было. Вообще, в девяностые на вечеринках играло все вместе: и джангл, и хардкор, и транс, и хаус, и техно, и мне это нравилось — слушать все направления, а не циклиться на хардкоре. Я как-то играла после Вани Салмаксова. Ваня доигрывает свой хаус, а к нему подваливает бычок и такой: «Слышь, скажи диджею, пусть поставит че-нибудь помедленнее». А мне играть! Я ему киваю: мол, щас все будет, а сама в панике кидаюсь к Михе Воронцову. Ну и Мише как устроителю пришлось поставить на сцену камуфляжного охранника с автоматом, потому что 90-е — это был самый жесткач. Люди могли себе что угодно позволить: пистолет приставить или избить. Но зато был кураж, адреналин!

Л.П.: И эти же бычки, съев одну таблетку, превращались в котят. Они хотели быть модными и жрали таблетки с большим энтузиазмом.

А.Ш.: Кому-то это, кстати, пошло на пользу — перестали быть такими уж дебилами.

Л.П.: А тогда почему-то считалось, что диджеи торгуют наркотиками. Однажды нас остановили какие-то бандосы и стали требовать драгсы. Мы им: «Вы чего? Какие драгсы, у нас только пластинки». А они: «Ага, значит, они у вас в пластинках. Ну-ка вытряхивайте все». Придурки… Анжелка, так это после той же вечеринки Катю давили автомобилем?

А.Ш.: Лысую? Я такого вообще не помню.

Л.П.: Да помнишь. Когда она с такими протекторами по спине пришла. Она тоже там попала в какой-то рамс, и эти бандиты стали ее пугать, положили ее на асфальт и наезжали автомобилем.

М.Ш.: Как это — автомобилем?

Л.П.: Ну так, децл ее придавливали, не то чтоб ездили по ней, конечно.

А.Ш.: Лена! Ты хочешь мне сказать, что она пришла, задавленная автомобилем? По Кате едет машина, но Катя такая напряглась — и нормально! Так?

Л.П.: Ну протекторы-то я помню!