Премьера нового мини-альбома группы «Труд»

Молодой человек, похожий на советского инженера, поет про собственную робость и то, как стесняется танцевать; даже не поет — декламирует текст. Барабаны отстукивают минималистичный бит, сдержанно играет бас, потом вдруг включается резкая и нервная гитара — и становится не по себе.

Московская группа «Труд» откололась два года назад от Manicure; басист Жора Кушнаренко придумал собственную группу, взял с собой барабанщика Ильдара Иксанова — и в какой-то момент вместо двух групп они стали играть в одной. Несмотря на то что «Труд» играют вопиюще немодную, на первый взгляд, музыку (строго говоря, самый адекватный тег, который ей можно присвоить, — это, конечно, «русский рок»), они довольно быстро стали популярны среди соответствующей столичной аудитории: играют в «Солянке», дружат с Владом Паршиным и даже ездили на Primavera Sound, выиграв на Look At Me конкурс у других новичков.

Их музыка — анахронизм. Она могла бы звучать как десять лет назад, так и, не исключено, через десять лет, в будущем. Это минималистичный панк, постпанк, спрос на который вроде бы уже давно прошел; более того, это постпанк, отчетливо опирающийся не на исконную западную традицию, но на местную. Даже на уровне текстов «Труд» выпадают из современности — кафетерий, газировка, слово «танцы», которое обозначает вечеринку. По образному ряду, по интонации, по образу лирического героя «Труд», конечно, куда ближе к группе «Зоопарк», чем, скажем, к Pompeya. Чуть ли не единственный пример схожего обращения с источниками и эстетикой в новой русской музыке — это Padla Bear Outfit (ну хорошо, еще группа «Утро»), и сколько бы Кушнаренко не отнекивался от сравнений, в истории, конечно, их названия будут стоять рядом.

Во всем этом есть некоторая искусственность, но в сочетании искреннего и искусственного и состоит одна из самых завораживающих особенностей «Труда». Они выпускают четкие, просчитанные, стремительные и резкие мини-альбомы по пять песен, дают мало интервью, избегают публичности, их музыка тоже может показаться сделанной из головы — как будто кто-то взялся играть минимал-панк по учебнику. Но в корне всего — самый настоящий жар, который из-под строгой оболочки вырывается наружу. Любовь к группе «Труд» неспроста обычно приходит к людям после их концертов — вот и я увидел их на чужой земле, в Сербии, на фестивале Exit, и был сражен тем, сколько в музыке «Труда» простой мощи. Собственно, трудовой мощи.

На третьей, новой пластинке «Труда», которую можно услышать ниже (и которая, как обычно, так и называется — «3»), есть песня «Беда». Она начинается со слов «Моя страна в беде, я это точно знаю» — и, конечно, хочется привязать ее к настоящему, понять как актуальную песню про политику и общество. Но Кушнаренко отрицает подобные интерпретации — мол, всегда так было. И это важно; песни «Труда» — совсем не про социальное, а про личное, это реакция одного конкретного человека на окружающий мир, это летопись поведения одного молодого мужчины в заданных лихих обстоятельствах одной шестой части суши. Именно поэтому эта музыка так правдоподобно и захватывающе звучит. Мне 20 лет, я не боюсь, все зло всегда вернется назад, а все девочки — принцессы.

Премьера: «Труд» — «3»

Чтобы разобраться в происходящем лучше, «Афиша» поговорила с лидером «Труда» Жорой Кушнаренко

— Почему вы ушли из Manicure?

— Просто в определенный момент у меня появились какие-то свои собственные идеи, которые я не мог реализовать в Manicure, потому что там всю музыку в основном делал Женя (Новиков, лидер Manicure. — Прим. ред.). А мне хотелось попробовать чего-то другого. Потом стало тяжело совмещать две группы, захотелось больше времени и сил тратить на свою собственную.

— Вы выпускаете исключительно мини-альбомы. Это какая-то позиция?

— Честно говоря, сейчас я не вижу ни одного преимущества большого альбома перед маленьким. Его делать быстрее, это важно — и так вокруг и внутри тебя все быстро меняется. Как-то легче заниматься малыми формами, чем писать по двенадцать песен. Но даже в мини-альбоме из пяти песен я стараюсь какую-то композицию выстроить.

— И в советских референциях тоже нет никакой позиции?

— Я не хочу ничего использовать намеренно. Просто тяжело от себя уйти. Я не рассматриваю опыт советского детства как что-то негативное. В нем были свои плюсы, свои минусы. Но я не сторонник советской коммунистической идеологии, даже скорее противник.

— При этом кажется, что вы в песнях намеренно избегаете прямых связей со временем. Образы и слова, которые вы используете, можно привязать как к прошлому, так и к настоящему.

— Просто иначе глупо получается. Мне странно слышать, когда в песне поют про компьютер или айфон и айпод. Мне кажется, такой подход очень снижает то, что ты хочешь сказать.

— К слову, на новой пластинке есть песня «Беда» — и это, по-моему, первая ваша песня про настоящий момент. Для вас она про здесь и сейчас?

— Нет. С тем, о чем в ней поется, я сталкивался всю свою жизнь, я видел это вокруг себя постоянно. Я не сидел и думал, что бы мне такое написать актуальное. Накаленная, агрессивная, напряженная обстановка и настроение окружающих людей — это, к сожалению, всегда было в нашей стране, какой период истории ни возьми. Мне кажется, это одна из главных наших проблем — в этом человеческом напряжении.

— Вы вроде бы довольно неплохо разбираетесь в советском и русском панке и постпанке. Вы сами вписываете «Труд» в какой-то синонимический ряд?

— Было бы очень самонадеянно говорить, что мы являемся продолжателями какой-то традиции. Когда я слушаю «Звуки Му» или «НИИ Косметики», то я понимаю, что нам так далеко до этих крутых групп... То, что мы делаем, — это, можно сказать, убожество по сравнению с тем, что играли они.

— Кроме того, у вас слышны цитаты из западной музыки. Скажем, басовая партия в «Мне 20 лет» очень напоминает песню «Life Stinks» Pere Ubu.

— Я слышал про эту группу, но песню не знаю. На самом деле, здесь даже дело не в том, что мы слишком сильно разбираемся и пытаемся сделать что-то узнаваемое и похожее. Что в первом мини-альбоме, что во втором и в третьем, такие простые, даже примитивные партии гитары и бас-гитары, что они приходили в голову еще куче людей до нас. Думаю, дело исключительно в этом.

— Почему вы вообще так намеренно стремитесь к простоте? Что в ней такого?

— Мы все, в принципе, не очень хорошо умеем играть на инструментах и придумывать аранжировки. Поэтому было бы немного неискренне, если бы мы старались все усложнить. Нужно быть естественным и делать то, что у тебя получается лучше всего. Мне проще все придумать в таком совсем примитивном виде и выразить себя не в сложной структуре, а в простом, в трех или двух басовых нотах. На меня очень сильно в свое время повлияла группа Electrelane — именно тем, что у них получалось очень простыми ходами и мелодиями достигать очень мощного эффекта.

— А свой современный русский контекст вы как-то осознаете? Я поясню: вы мне кажетесь немного темными лошадками — с одной стороны, играете в «Солянке» и ездите на Primavera Sound, с другой — поете про чуждые посетителям «Солянки» вещи и играете немодную резкую гитарную музыку.

— Я, в принципе, согласен. Я не очень понимаю, как мы попали на Primavera и вообще во всю эту волну. Я достаточно плохо себе представляю, кому могут понравиться наши песни. Они же очень субъективные, я все через себя пропускаю, в плане музыки и в плане текстов. Очень странно, что это может заинтересовать чужого мне человека. Я вообще не представляю, кто может слушать такую невротическую музыку, тексты, которые в моей голове, внутри, во всем этом копошении рождаются. Для меня большой сюрприз, что кто-то ходит на концерты. Если говорить про сцену — мне кажется, было бы очень круто, если бы в Москве была такая сцена, как в Великобритании, когда пошла волна нового постпанка. Но пока я ничего такого не чувствую. Я знаю всех ребят из Pompeya, из Tesla Boy. Мы все занимаемся музыкой, но движемся в разных направлениях. Из самых близких нам — это, конечно, Влад Паршин со товарищи. Мы достаточно долго и тесно общаемся. Влад, собственно, сводил все три наших мини-альбома.

— Почему-то кажется, что вы в каком-то смысле продолжаете дело Padla Bear Outfit. Как вы относитесь к их музыке?

— Честно говоря, кого-кого, а эту группу я правда совсем не переносил и никогда не слушал. Мне вообще ничего не нравилось у него. Я слышал, что нас с ними сравнивали, мне это удивительно. Потому что на кого я хотел бы меньше всего походить во всем — в звуке, в манере, — так это на Padla Bear Outfit.

— Вы представляете, куда двигаться дальше? Грубо говоря, с группой Pompeya все ясно — более-менее понятно, что с такой группой должно происходить в идеальном мире. А вы перед собой ставите какие-то цели и задачи?

— Я стараюсь особо не загадывать и не строить планов. Это одна из причин, почему мы стараемся избегать какой-то публичности в больших масштабах, не фотографируемся, редко даем интервью. Все это влияет и давит, мешает слушать самого себя, загораживает вид горизонта. Мы просто будем записываться дальше, пока получается. А когда перестанет получаться — не будем. Это тоже важно, по-моему, — вовремя остановиться.