How to Dress Well о тишине, новом R'n'B, философии и бургерах

— Я видел ваш концерт недавно на фестивале The Great Escape. Меня поразило то, насколько тихо, совсем интимно вы играете. Ну ладно, там-то это хотя бы было в закрытом помещении — но вы же этим летом ездите по большим фестивалям, где все обычно очень громко. Сложно вам?

— Не без этого. Мы как-то подстраиваемся — нельзя же на фестивалях играть совсем так же. Вот на Primavera Sound в ма-а-е (зевает) на нас пришло 16 тысяч человек или типа того. Ну что поделать — увеличиваешь громкость, добавляешь бит, как-то репертуар организуешь под это дело. Но чувства-то я пытаюсь передать одни и те же, как бы я ни играл, так что через себя переступать не приходится.

— Вам вообще важно своим примером, так сказать, доказывать, что хорошей музыкой необязательно быть громкой?

— Да, абсолютно. Это для меня почти идеологический момент. Сейчас вокруг очень много громких звуков — будь то электронный бит или гитары, — и мне кажется, что они отвлекают от настоящей жизни, от подлинных эмоций. Я не хочу играть бешеную музыку просто так, безо всякой на то причины. На моем следующем альбоме, конечно, есть несколько злых моментов, где много шума, но вообще-то я парень не злой. Скорее грустный. И чувства свои я предпочитаю держать где-то внутри, а не выставляю маниакально напоказ.

— Вы на The Great Escape еще исполняли а капелла новую вещь, которая меня совершенно поразила, — про то, как вам иногда хочется убить собственного брата, если я не ослышался.

— Да, есть такая.

— У вас же вообще часто очень травматичные какие-то вещи максимально красиво и нежно обставлены. Это для вас важная идея — сополагать противоположности?

— Так и есть, только… Понимаете, в чем штука. Это не идея. Это жизнь. Я люблю своего брата, но иногда желаю ему смерти. Если вы достаточно честны с собой, вы не сможете не согласиться, что на уровне желаний и эмоций одно с другим постоянно сочетается. Мне кажется, это единственный способ передать настоящие чувства — именно через соположение нежности и жести.

— Ваш последний альбом «Total Loss» ведь во многом про смерть близких и про то, как ее переживать, — и это тоже очень нежная музыка.

— А мне кажется, что в смерти есть какая-то нежность. То есть для меня важно ее выявить. (Пауза.) Разумеется, когда ты теряешь кого-то близкого, ты изначально испытываешь чувства, которых нет на моей пластинке, — ярость, отчаяние, горечь и так далее. Но мне более интере-е-е-сна… (Зевает.) В нежности больше какого-то внутреннего содержания. И для меня «Total Loss» — это альбом про то, как учиться быть нежным, переживая смерть. Такие дела.

— То есть ваша музыка — это такой психоанализ своего рода?

— Не совсем. Ну то есть на меня влияет эта херня, конечно. Психоаналитические всякие дела, я имею в виду. И да, процесс записи этого альбома для меня был в своем роде терапией. Но я совершенно не рассчитывал на это, когда начинал его делать. Это я сейчас, через восемь месяцев, переслушиваю пластинку и думаю: «Ни хрена себе! Да, мне пришлось хлебнуть горя в тот момент».

— Как вы вообще придумывали звук How to Dress Well? Ведь на тот момент, когда вы появились, никто больше такого и не делал.

— Не скажу, что я специально что-то придумывал. Я слушал и любил много чужой музыки — и мне хотелось, чтобы моя собственная звучала, как все мои любимые музыканты сразу. Одновременно как Брайан Ино, и Максвелл, и The-Dream, и Трейси Чепмен, и Джеффри Канту-Ледесма… Вот если бы они собрались вместе и записали песню — как бы это было? Откровенно говоря, на своем первом альбоме, «Love Remains», я очень старался сделать эмбиент. «Total Loss» — это уже в большей степени про R'n'B, про сонграйтерство. А сейчас я вообще в разнос пошел — то есть на моем следующем альбоме будут и стопроцентные поп-песни, и очень странные всякие дела. Вот эта песня про брата, о которой мы говорили, например, исполняется а капелла — и при этом рядом с ней есть два совершенно индустриальных трека, очень мрачных, чем-то похожих на «Frankie Teardrop» Suicide. А рядом с этим — красивые гитарные баллады. То есть следующий альбом будет еще более разнообразным, чем то, что я делал раньше.

— У вас же еще очень минималистичные записи, там паузы и тишина зачастую важнее самой музыки. Это принцип — или просто вы технически ограничены? Вам не хотелось бы с оркестром записаться, например?

— Ну на «Total Loss» есть оркестр в одном треке. А вообще… Нет, просто я песни такие пишу. Это не про технические ограничения, это про то, как мое воображение работает. Опять же — на следующем альбоме будет и вполне себе большой звук. Ой, извините, одну секунду. (Кладет трубку, слышатся шаги и короткий диалог: «Доброе утро, папа!» — «Доброе утро».) Так, о чем мы говорили?

— Считается же, что во многом именно с вас началась эта волна нового R'n'B, особенного белого. Как вы относитесь к этому жанру? Он существует вообще, на вас взгляд?

— Нет. Эти парни — The Weeknd, The-Dream, кто там еще — классные, но они же вообще про другое. R'n'B в моей музыке — всего лишь одна из частей общей картины.

— Ну ведь когда вы начинали, R'n'B вообще никто не рассматривал как модную музыку, а теперь ее делает каждый второй.

— Ну я рад, что тут скажешь. Никаких амбиций — что я типа сейчас приду и реанимирую R'n'B — у меня не было. Я любил эту музыку, я ее и делал. А в итоге по этому пути пошло еще много народу. Ну и хорошо.

— Вы как-то сказали, что ваш последний альбом целиком вышел из «The Velvet Rope» Джанет Джексон. При этом вы на нем семплируете Coil, например. Если бы еще лет 10–15 назад кто-нибудь сказал, что любит и Coil, и Джанет Джексон, это бы прозвучало очень странно и было бы воспринято чуть ли не как провокация. А сейчас это абсолютно в порядке вещей. Что вы об этом думаете?

— Блин, да это же круто! Да, мы живем в такое время, когда люди слушают очень разную музыку и не замыкаются на каких-то нишах. И прекрасно. Всему виной интернет, скорее всего, — как это еще объяснишь?

— Скажите, а вы все еще учитесь в аспирантуре по философии?

— Да, пишу диссертацию.

— А почему вас вообще изначально в философию потянуло? Не самый очевидный выбор специальности в наше-то время.

— Потому что у меня были очень хорошие учителя. Которые показали мне, как философия может вдохновлять тебя, как-то заставлять думать о важном. Вообще, это все от книжек, конечно. Я много читал всякой околофилософской американской литературы — Фолкнера, Джина Тумера, кого там еще… Даже и не помню. В общем, я в старших классах попал на один курс по философии, который мне страшно понравился, — и я решил продолжить этим занима-а-аться. (Зевает.)

— Философия влияет на вашу музыку?

— Она влияет на мою жизнь, а через жизнь — и на музыку, наверное. Но не напрямую. И я уж точно не применяю какой-то философский аппарат к музыке. Понимаете, я вообще не понимаю, что это такое — музыка. В ней у меня все построено исключительно на интуиции. Я не думаю про философию, когда пишу песни, и не думаю о песнях, когда занимаюсь философией. Ну это как… Вот представьте, что вы математик и идете в «Макдоналдс» съесть гамбургер. Вы же в этот момент не решаете уравнения? Вы просто едите бургер. Тут то же самое.

— То есть музыка для вас — это как бургер съесть, что ли?

— Это вряд ли — я ж вегетарианец, чувак, я мяса не ем. Но музыка — это по-любому ближе к бургеру, чем к философии.

How to Dress Well выступят на «Стрелке» в эту субботу, 6 июля, в 23.00