Алекс Тернер из Arctic Monkeys о новом альбоме, американском воздухе и Лу Риде

— Вы только что буквально объявили, что у вас новый альбом выходит. Расскажете про него немного?

— Мы себя сейчас очень хорошо ощущаем — мне кажется, мы сейчас именно в том месте, где должны быть. Новому альбому мы радуемся как дети — мы никогда прежде не записывали ничего настолько оригинального. И с точки зрения песен, и с точки зрения звука — я правда думаю, что такого раньше никто не делал. А началось все с прошлогодней песней «R U Mine?» — от нее все были в восторге: и публика, и мы сами чувствовали, что это лучшая наша вещь за долгое время. Весь «AM» (так называется новый альбом Arctic Monkeys. — Прим. ред.), считай, вырос из одной этой песни. И мы никак себя не вынуждали его писать. Мы выпустили пять альбомов за десять лет — это не так много, если вдуматься. Эта пластинка появилась вообще сама, мы никак это не форсировали. К счастью, мы еще не дошли до стадии, когда ты с ужасом думаешь, что пора писать что-то новое.

— На «AM» еще появится Джош Омм из Queens of the Stone Age, а вы, в свою очередь, подыграли на их последнем альбоме. Как это получилось?

— Мы с Джошем старые друзья, а с тех пор, как Arctic Monkeys переехали в Лос-Анджелес,  вообще очень много стали общаться. Так что тут не было ничего особенного, он мне просто позвонил и сказал: «Тут у нас такое место в песне, я очень хочу, чтобы ты приехал и спел». Мы потусовались, попили текилы, ну и записали, что нужно. А теперь я предложил ему поучаствовать в «AM». Там отличный момент, лучший на альбоме, по-моему, притом что идет всего секунд тридцать. Песня называется «Knee Socks», такое медленное диско, — не буду вдаваться в подробности, но мне кажется, она многим понравится.

— Вы же вроде в Лос-Анджелес ехали просто записывать «Suck It and See», а в итоге жить остались. Почему? На вас вообще Америка сильно влияет?

— Тут отличные студии, рок-н-ролл прямо в воздухе витает, да и климат в сто раз лучше, чем в Шеффилде. (Смеется.) Мы все равно, конечно, англичане до мозга костей, и в нашей музыке полно английского — взять хотя бы мой голос. Но между Англией и США всегда же происходил музыкальный обмен: The Rolling Stones хотели звучать как американцы, а в итоге повлияли на всех в Америке, ну и так далее. Но я вообще меломан, собираю пластинки, мне нравится музыка всех времен и отовсюду. Я тут откопал, например, отличный английский альбом, называется «Fully Qualified Survivor». Его записал Майкл Чапман, это такой фолк-певец из 70-х, — при этом грув там мощнейший. А вообще мне кажется, что сейчас разница между английской и американской музыкой почти стерлась. Мир стал меньше, границы исчезли, и сейчас уже нельзя по звуку определить, откуда группа родом.

— Я видел на YouTube ролик, где вы смеетесь на концерте во время исполнения своей старой вещи «Fluorescent Adolescent». Вам что-то еще смешным кажется из вашего прошлого? Тексты, названия песен, название группы, в конце концов?

— (Смеется.) О да, название группы — в первую очередь! Хотя после стольких лет, конечно, никто уже не задумывается о том, что оно значит, все видят просто набор букв. Но название, конечно, мы придумали крайне глупое. Впрочем, мне это скорее нравится. В конце концов, мы не одни такие: многие музыканты взрослеют, и им приходится мириться с собственным прошлым. Старые тексты наших песен мне кажутся довольно нелепыми, но мне нравится их играть.

— Когда вышел «Suck It and See», вы резко поменяли свой внешний вид — стали ходить с челкой и в кожаной куртке. Для вас это было важным изменением?

— Ну да, конечно, в музыке все вместе работает — и образ тоже. Все же смотрят, как ты выглядишь. Раньше я носил Fred Perry и Lacoste, не задумывался особенно, со временем это, конечно, меняется. Я люблю The Velvet Underground, мне очень нравится их музыка, но и их стиль — вспомните, как выглядел Лу Рид! Впрочем, это не значит, что всем срочно нужно надевать кожаную куртку и делать челку, а то вы не будете крутыми. Когда-то мы носили спортивные костюмы, выглядели как провинциальные подростки, но не сказать, что это нам сильно помешало.

— Одна из моих любимых вещей у вас — это шесть песен, которые вы написали для фильма Submarine. Для вас это был особенный опыт?

— Да, конечно. Во-первых, в техническом смысле — мы работали с отличным продюсером, у нас была куча старой аппаратуры, я писал все песни вживую, с одним микрофоном. А во-вторых, из-за того, что я все делал один, я почувствовал некоторую свободу — это были просто мои песни, мне не приходилось ни с кем ничего обсуждать, я все делал для себя. Пользы от этого было много.

— Сегодняшняя рок-музыка очень сильно завязана на прошлом, и ваша — не исключение. Как вы думаете, она еще в силах двигаться вперед вообще?

— Я думаю, что да, и мне хочется верить, что мы как раз двигаем. Вот на «AM» у нас получилось что-то необычное, по-моему. А по поводу прошлого не стоит переживать: какие-то вещи оттуда — это почти как хворост, который разжигает в тебе огонь, или как необходимый химический элемент, чтобы вызвать реакцию. Мне кажется, что рок двигается вперед. Да даже когда мы только начинали — конечно, мы звучали как сотня старых групп, но в нас было что-то такое, что было возможно только в 2006-м. Или Oasis, когда они появились, они звучали как The Beatles, но в них все равно было что-то из 90-х. И я думаю, как-то так будет всегда.

Arctic Monkeys выступят в Москве в следующую субботу, 6 июля, в парке Горького в рамках фестиваля «Субботник»