Как устроен Dewar's Powerhouse и почему это новое место силы

Пространство

Powerhouse располагается в двухэтажном особняке XIX века на Гончарной улице — причем внутри он устроен тоже как особняк: тут масса комнат самого разного назначения, по которым интересно праздно петлять. Кроме того, есть замечательный балкон с видом на старую Москву и внутренний дворик, где летом тоже будет что-то происходить, а пока можно полюбоваться на стену, разукрашенную немецким стрит-художником Супербластом.

Андрей Алгоритмик (арт-директор): «Когда мы начинали, мы вообще думали про маленькое место где-нибудь на «Флаконе». Посмотрели огромное количество площадок. А эту нашли случайно — вот буквально: просто проезжали мимо, и объявление на доме висело. А когда нашли — поняли, что лучше пойти ва-банк и попробовать сделать большой проект, чем умещаться где-нибудь на двухстах метрах». 

Армас Викстрем (контент-директор): «Это дом середины 19 века, с деревянными наличниками. Поскольку во время известного пожара все в районе выгорело, а оно было построено чуть позже, больше на районе такого чуда нет. Соответственно, мы не имели права ломать перегородки и несущие стены — и неизбежно сразу думали об этом месте как о доме, с одной стороны, уютном, с другой — многофункциональном. Тут хочется построить не кластер, а скорее Дом культуры. Не столько клуб для танцев, сколько клуб по интересам». 

Савелий Шестак (звукорежиссер): «Из-за этих особенностей планировки у нас есть не только звукоизолированная студия, но и коридор, в котором тоже можно кого-то записывать. Там причем очень крутая акустика получилась».

Викстрем: «Оформление делал петербургский архитектор Кирилл Борисов, также известный по музыкальному проекту Superficial Random Knowledge Porridge. У него, конечно, чувствуется северное происхождение — получилась такая берлинская тема. По стенам сейчас висят лимитированные принты, которые приехали с Америк и Лондонов. Хорошие афиши хороших групп, любимых нами и дорогих. Но это далеко не единственный вариант. Площадей много, гвоздь можно вбить как угодно, вместо двух картин повесить одну большую, в одном из залов сделать инсталляцию — ну и так далее. С граффити во дворе тоже все не так просто: идея в том, чтобы раз в полгода новый стрит-художник эту стену отделывал заново». 

Валерия Валуйская (A&R, продюсер): «Я занималась тут айдентикой с Пашей Ripley, дизайнером журнала Esquire, — мы хотели сделать что-то такое универсальное и минималистичное, чтобы логотип говорил сам за себя. Мне кажется, получилось». 

Викстрем: «На самом деле первые мероприятия у нас были уже летом, в процессе стройки, — и вот Ася Горбачева и Варя Павлова-Лисокот презентовали свою группу Vladimir Vernadsky. Мусор везде, шлачина, фуршетик небольшой, на стене проектор видео показывает, лето, балкончик… Ну и когда у тебя в таких обстоятельствах сидит Павел Пепперштейн, ты неизбежно думаешь: да, вот оно. В каком-то смысле все, что сейчас, — логичное продолжение таких сквотерских сюжетов. Будто бы дети захватили особняк».

Студия

Сердце Powerhouse — студия на цокольном этаже, оборудованная в сотрудничестве с алкогольным брендом Dewar’s. Собственно, именно со студии это пространство и начинал придумывать Андрей Алгоритмик и его творческое объединение +++. Здесь будут работать с самыми разнообразными молодыми российскими музыкантами, которые заслуживают внимания с точки зрения организаторов Powerhouse (на данный момент это, например, «Синекдоха Монток», электронщики Moa Pillar и Chimes и многие другие), — причем не только собственно записывать их сочинения, но и в полном смысле слова продюсировать: издавать на лейбле Powerhouse, организовывать концерты, отправлять на фестивали и вообще всячески опекать.

Алгоритмик: «Когда-то, лет 5–6 назад, мы начинали с маленькой студии в Бережках. Но она была очень маленькая и за городом, поэтому люди туда редко доезжали. Так что мы начали думать, как бы открыть в Москве какую-то общую базу. Собирались это делать на Artplay — но не получилось. Общались с парком Горького, они нам предложили классный домик, но он был совсем прогнивший, там даже канализации не было, а потом еще и выяснилось, что он принадлежит РПЦ. Так что мы сняли подвал на Ленинском проспекте — и даже начали там что-то писать. Весь первый набор музыкантов Powerhouse — он оттуда, они уже там все перезнакомились. Но в социальном смысле та студия была совершенно не обустроена. Заходить туда нужно было через подъезд и через страшный подвал. А потом материал утонул вместе со всей студией». 

Шестак: «Там было полуподвальное помещение — и просто прорвало трубу отопления. Ее даже не затопило — скорее заволокло паром горячим». 

Алгоритмик: «Изначальная идея была вот в чем. Мы нормально себя ощущали как продакшен-компания, много писали музыки для рекламы и так далее. И подумали: а что если сделать такую общественную студию, которая коммерчески обеспечивается всякими саундтреками и джинглами, а в остальное время используется музыкантами в свое удовольствие. Конечно, в Москве и так немало студий. Есть неплохие. Есть даже высокого уровня — но это очень дорого, а кроме того, там никто не будет с тобой общаться. Ты придешь, заплатишь деньги, и тебе дадут коробку. А вот таких мест, которые бы пытались что-то вырастить, наладить некое взаимодействие, — их нет, мне кажется». 

Шестак: «Обычно студия — это как: тебе заплатили — и делаешь то, что от тебя требуют. Тут все-таки есть сверхзадача — душу вложить. А это гораздо труднее». 

Викстрем: «Мы чем-то похожи на продюсерский центр Константина Меладзе. Все держится на личных отношениях. Грубо говоря — я тебя люблю, сделаю тебя певицей, у тебя будет большая карьера. Впрочем, это очень условное сравнение. Никакой цели выйти в телеэфир у нас нет. И вообще, это не столько про раскрутку, сколько про консервацию. Нам хочется помочь людям сохранить и найти свой, аутентичный звук. Ведь что обычно делает продюсер? Берет и говорит: сделай так, и все будет круто. А нам хочется, чтобы группы были такими, какие они есть, — но чтобы они записывались на хорошем звуке. Чтобы раскрывались чуваки, которые всю жизнь сидят в своих каморках и ни на что особенно не рассчитывают. Чтобы даже если человек зарабатывает на жизнь программированием, он музыку при этом не бросал и понимал, что у него есть пространство для общения и развития». 

Шестак: «Конечно, при отборе, с кем работать, есть критерий «нравится/не нравится». Но важно еще, что может из этого получиться. Бывает, смотришь на человека — да, хорошо поет, нормальный текст; но дальше-то что? Просто у него будет хорошая запись? Мне кажется, этого мало. Хочется, чтобы музыкант был предельно заинтересован сам в себе. Хочется, чтобы ему на самом деле было насрать на то, куда он попадет и как запишется. Чтобы ему важнее было делать самому потихоньку и развиваться. Вот тогда рано или поздно он окажется у нас». 

Алгоритмик: «Наверное, к нам нет смысла приходить с тяжелой музыкой. Мы просто не знаем, что с ней дальше делать, мы ее не очень чувствуем, мы тут будем просто бесполезны». 

Викстрем: «А так — все что угодно. Гаражный рок? Если он охрененный, … и психоделический — почему нет? И очень интересно, чтобы получалось что-то совместное у чуваков с лэптопами и чуваков с гитарами». 

Алгоритмик: «Powerhouse будет работать сезонами — это некий период времени, который мы можем посвятить набору музыкантов. Мы планируем, что этот цикл будет занимать три месяца и в итоге группа или музыкант будут играть хороший концерт тут же на втором этаже». 

Шестак: «Я ненавижу глухие комнаты, где нет акустики помещения вообще никакой. Я за отзвуки и призвуки — и чем их больше, тем лучше. Раньше же вообще люди больше занимались помещением — это слышно, скажем, на записях с «Abbey Road», особенно из большого зала. А сейчас достаточно купить iMac, повесить себе предусилитель, обить комнату треугольниками поролоновыми — и все. У нас, конечно, в этом смысле все более навороченно. И тем не менее все, что здесь есть, сколько бы оно ни стоило, просто облегчает какие-то задачи. Ламповый микрофон, неламповый — это все больше в голове; если человек талантливый, он сможет и дома сделать так, что ни я, ни лауреат «Грэмми» не отличит цифровой синтезатор от аналогового. Дело не в оборудовании как таковом, а в каком-то его переживании, что ли. Никто не узнает, на чем ты это записал, но тебе самому процесс будет более приятен, если ты покрутишь ручки на настоящем Moog. Все это нужно, чтобы музыканты могли сами для себя некое волшебство создать. Это не напоказ».

Клуб

Второй этаж Powerhouse занимает клуб — он же бар, концертный зал и ресторан. Слева от входа будут кормить и бизнес-ланчами, и поздними ужинами (за кухню отвечает один из самых активных и востребованных московских поваров последнего времени, но фамилию пока не называют), там же при желании можно будет посидеть совсем без музыки. Справа — бар, переходящий в небольшую комнату с невысокой сценой, где могут играть и диджеи, и живые группы.

Викстрем: «Идеальная ситуация выглядит так: музыканты, которые записываются внизу, вечером выступают наверху — или просто выходят в домашних тапочках и обнаруживают чей-то концерт. Вокруг этого мы и хотим строить мифологию места. Хочется совместочек. Вот, скажем, в этот четверг у нас играют Glintshake с Ледовским, барабанщиком NRKTK, ненадолго вернувшимся из эмиграции. Хочется, чтобы приходили люди вот просто поджемить. Ведь такого сейчас нигде нет, все про это забыли. Как и про множество других жанров вечернего времяпрепровождения. Все вроде на месте — социально успешные бары с модной мебелью, но… Все стало очень светским. Энергия ушла. Отчасти именно поэтому все радуются театру — потому что туда отчасти и ушла как раз. Мы хотим ее вернуть в клубное пространство.Мы хотим, чтобы люди, которые сейчас играют в немодных заведениях, играли в модных, потому что они этого достойны. Стереочувак (Антон Кривуля, основатель объединения «Солнцецветы» и создатель проекта «Мох». — Прим. ред.) — это абсолютно сюда. Александр Зайцев — тоже». 

Алгоритмик: «Хотелось бы спонтанности, хотелось бы акустики. В принципе когда мы открывались, у нас все как раз и закончилось тем, что какие-то знакомые в 5 утра начали играть на пианино, а остальные пели. Мы не хотим гнаться за именами, букировать иностранцев за полгода»… 

Викстрем: «У нас есть возможность привозить музыкантов ради музыки, а не ради громкого имени. Вплоть до каких-то суперстарых чуваков с акустической гитарой. Вплоть до людей, которых раньше себе можно было представить только в клубе «Дом», — условно говоря, я тут себе очень хорошо представляю Билла Оркатта». 

Алгоритмик: «В то же время мы пытаемся собрать всех активных людей, которые спорадически делают что-то в разных местах. Это Hyperboloid, это RAD, это Capital Bass, которые специально для нас придумывают другую историю — про 90-е». 

Викстрем: «При всем при том есть еще зал, где находится собственно ресторан. Я давно грезил о сидячих дискотеках — когда люди сидят и общаются, не по углам, а прямо в зале, и при этом играет музыка. И происходит это, например, в четыре часа ночи. Вот у нас будет так. При этом по соседству есть еще один зал — вообще без музыки. Так что если тебе осточертело — можно уже без всякого сопровождения поговорить там. Кинопоказы еще хотим делать. Выставки. Да мало ли что. Вообще, про вечерний досуг, про клуб как вид социальной жизни все как будто забыли. Я не понимаю почему».

Миссия

Powerhouse с его деликатным особняковым благородством, сложной лабиринтообразной структурой пространства и не менее комплексной идеологической подоплекой — с одной стороны, прямая замена «Солянке», в которой, конечно, уже чувствуется усталость материала. С другой — это еще и клуб со сверхидеей, которых в Москве давно не бывало и потребность в которых очень чувствуется.

Валуйская: «Я считаю, что наша музыкальная культура в упадке, мы очень сильно отстаем. Почему-то нет энтузиазма у людей. А если они чего-то добиваются — сразу уходят в коммерцию. Места, где и происходит рождение новой музыки, как будто не существует: либо что-то совсем сырое, либо уже коммерческое. Нам хочется такое место создать. И наша главная цель — не вечеринки, не кутеж, а именно хороший продюсерский опыт. Чтобы публика ходила на концерты и слушала музыку, а не общалась, выпивала и кутила. Потому что сейчас ситуация в этом плане несколько извращенная. Либо какие-то нереальные события на вокзалах (которые тоже не про музыку на самом деле), либо что-то подвальное. А хочется, чтобы и музыка была, и красота». 

Шестак: «В каждом российском музыкальном течении, от «Нашего радио» и так далее, происходит одно и то же. Когда набирается определенный круг людей, которые утверждаются в качестве отцов течения, появляется некое болото. И ты можешь в него попасть и как-то в нем медленно тонуть — и все. Вот нам хотелось бы это болото как-то раскачать». 

Викстрем: «Конечно, мы находимся немного на отшибе по отношению к условным горячим точкам. Но наша задача не в том, чтобы к нам заходили после работы на корпорацию нажраться и пойти домой. Мы все-таки рассчитываем на то, что сюда будут специально приезжать ради какого-то экшена. А экшен неизбежно строится в основном вокруг музыки. Ну нам этого хотелось бы. Вот почему, если открывается клевое во всех смыслах заведение, ты все равно туда приходишь брюликами посветить? Почему нет смысловой нагрузки? Филипп Миронов написал, что Powerhouse может стать местом, где родятся новые хипстеры. Я сначала подумал — …, ну что за громкие слова. Но на самом деле в этом есть определенный резон. И я не слово на букву «х» имею в виду. Я имею в виду новое поколение, которое живет уже другими вещами, своей какой-то жизнью. Поколение, для которого мы с Алгоритмиком — уже старшие. И вот этому поколению делать нечего и негде — разве что в подвалах. И у меня есть очень странное ощущение, что они похожи на нас — таких, какими мы были, когда Мазуренко начинал делать вечеринки Idle Conversation, условно говоря. Со временем те дети выросли и превратились в богемную буржуазию. И это нормально. Штука в том, что у нового поколения нет места, где чувствовался бы их нерв. А нам кажется, что нужно, чтобы оно было».