Бликса Баргельд: «Не думаю, что кто-то вообще понимает, о чем мои песни»

• — На территории Восточной Европы уже чуть ли не год идут военные действия — тот факт, что темой вашего нового альбома «Lament» стала война, как-то к этому привязан? Или просто совпало?

— Это определенно совпадение. Когда нас попросили подготовить этот проект, ситуация была совсем иной. Кстати, я воспринимаю «Lament» как поминальный перформанс, а не как альбом. Сам диск — это, скажем так, артефакт, материализация этого действа. Так или иначе, власти города Диксмёйде обратились к нам с просьбой еще в первой половине 2012 года.

• — Вам были выданы какие-то инструкции? Или группе предоставили свободу действий?

— По большому счету единственная инструкция была такой: «Постарайтесь уложиться в один час». В результате хронометраж получился чуть больше, но тут уж ничего не поделаешь. Еще меня просили спеть что-нибудь на фламандском языке, если будет такая возможность. Я вообще привык работать со многими языками, к тому же вовремя подвернулось стихотворение на фламандском, которое мне захотелось использовать. Я поработал с преподавателем над произношением — и в результате смог удовлетворить просьбу.

• — Мне, кстати, всегда было интересно, как вы выбираете язык для песен Einstürzende Neubauten. На основе чего вы решаете, что песня будет на английском или немецком?

— В большинстве случаев я, конечно, пишу на немецком, это своего рода статус-кво. Но в первой половине 1980-х — году примерно в 1983–1984-м — я заметил, что не было и одного дня, в течение которого я бы не разговаривал на английском. Более того, случалось, что я целые сутки только им и пользовался — из-за того, что меня окружали носители этого языка. И хотя поначалу мой английский был в зачаточном состоянии, со временем он стал для меня чем-то вроде второго родного. Чем больше я к нему привыкал, тем сильнее становилось желание писать на нем песни. Что касается подбора языков для «Lament», то я просто пытался использовать те из них, которые были в обиходе у участников Первой мировой войны. Извините, что русский не задействовал.

• — Да ничего, русскоязычные поклонники Einstürzende Neubauten уже привыкли, они же до сих пор как-то понимали, о чем песни.

— Понимали? Вы так считаете? Не думаю, что кто-то вообще понимает, о чем мои песни. Более того, мне кажется, я и сам не понимаю. Может, мне бы даже не хотелось, чтобы песни были о чем-то. Лишь бы равнодушным слушателя не оставляли — и хорошо.

• — Расскажите поподробней, как родилась идея третьего трека из «Lament» — «The Willy — Nicky Telegrams». Там весь текст — переписка Вильгельма II и Николая II, не самый очевидный материал для песни.

— При работе над проектом я обратился за помощью к двум ученым-историкам — они работали в архивах и библиотеках, искали материалы. К осени 2014-го механизм, запущенный СМИ и призванный напомнить аудитории о Первой мировой, функционировал уже более года. Мне же захотелось найти что-нибудь, что медиа еще не успели задушить своими многочисленными публикациями до смерти. Еще до начала работы я что-то слышал о переписке между Вильгельмом и Николаем, причем мне казалось, что общались они на немецком. Но нам попались только копии телеграмм, опубликованные уже после войны немецкой стороной, пытавшейся с их помощью доказать свою невиновность. Послания Николая тогда обнародованы не были, и тексты русского царя мы сумели найти только на английском. Поэтому вся песня на английском, хотя переписка, я уверен, велась не на нем. Довольно обидно, что пришлось использовать перевод. Телеграммы Вилли лживы по сути — и язык, который использовал император, соответствовал содержанию: это был язык обмана. Собственно, автотюн в песне появился именно по этой причине. Я так попытался подчеркнуть лживость императора, показать разницу между намерениями корреспондентов и тем, что они писали.

• — А как вы с Александром Хаке роли поделили?

— Алекс просто хотел озвучить Ники — и все. Ну то есть изначально была идея, что я буду петь за двоих. Но речь, я хочу напомнить, идет о перформансе, и нам стало понятно: эту песню на сцене придется исполнять дуэтом. И я дал Алексу возможность выбора.

• — В чем основные отличия живого исполнения «Lament» от того, что можно услышать в записи?

— Треки идут в немного другом порядке. Разница незначительная. Мы также играем трек, которого нет на диске, это «Armenia 3». Но главное, что вы упускаете при прослушивании записи, это визуальная составляющая. Она способна изменить отношение к альбому. Хотя сейчас-то все желающие могут ролик на YouTube посмотреть. Мы также решили не перегружать выступление лишними вещами и поэтому практически ничего, кроме «Lament», не играем. Перформанс включает только одну дополнительную песню — «Let's Do It a Dada» — поскольку она имеет отношение к тому же временному периоду.

• — Мне показалось, что «Lament» — самая непростая для прослушивания работа Einstürzende Neubauten за продолжительное время. Это как-то с выбранной темой связано?

— Да, война — тема, о которой непросто говорить. Из нее нельзя сделать развлечение. Идея в том, что слушатель начинает пританцовывать, например, на «Der 1. Weltkrieg (Percussion Version)», а потом ловит себя на мысли: «Со мной о Первой мировой разговаривают, а я в пляс пустился, странно как-то…»

• — При этом альбом получился не то чтобы спокойным, но по большей части тихим. Это притом что многие индустриальные группы громкость как самостоятельный инструмент используют.

— Тихим? Я бы так не сказал, мы в работе задействовали чуть ли на самые шумные механизмы за всю нашу историю. У вас, может, с динамиками что-то не то? Ладно, если серьезно, то в записи звук воспринимается иначе. Живые выступления предоставляют гораздо большую свободу при работе с громкостью.

• — Сколько раз вы уже выступали в РФ?

— Никогда раньше не считал, но сейчас могу. Трижды с Neubauten, по одному разу соло, с Карстеном Николаи и Техо Теардо. Получается, ближайший приезд будет седьмым.

• — Первый концерт Einstürzende Neubauten здесь состоялся еще в 1997-м. У вас была возможность в последовавшие годы заметить какие-то перемены?

— Во время визитов в Россию я нахожусь в чем-то вроде герметичного пузыря — впрочем, так происходит в любом городе, куда я приезжаю, будь то Стамбул или Лондон. Так что вопрос про перемены — это, пожалуй, не ко мне. Комната в отеле, транспортные средства, площадка, на которой мы выступаем, — вот и все, что я вижу. Могу только сказать, что первый концерт проходил в помещении, где очень странно пахло — смесью Red Poison и капусты. На следующих концертах такого не наблюдалось. Не могу сказать, отражает ли отсутствие запаха перемены, происходящие со страной.