Третий срок

Музыкант и продюсер великой трип-хоп-группы Portishead Джефф Барроу об альбоме «Third», на создание которого музыкантам понадобилось 10 лет

— Я недавно узнал, что вы дальтоник. Вы поэтому стали музыкантом и бросили учиться на художника?

— Не совсем — я ведь всегда тяготел к музыке. Писал песенки, еще когда был ребенком, а в восемь с половиной начал учиться играть на ударных. Но я даже и думать не смел, что с помощью музыки можно добиться чего-то в этой жизни, вот и подался в графическое искусство. В моей семье не было ни одного музыканта, да и вырос я в такой среде, где о серьезных занятиях музыкой никто никогда не думал; максимум, на что можно было рассчитывать такому парню, как я, — сколотить рок-ансамбль и играть в клубах в свободное от работы время.

— А вам не кажется, что, если бы вы родились на двадцать лет позже, все было бы по-другому? Сейчас же можно записывать и распространять альбомы, не вставая с кровати.

— Ну да, наверное. Но знаете, когда видишь «Макинтош», в который встроена целая звукозаписывающая студия, начинаешь думать, что это не так уж здорово. Все становится слишком просто.

— К Portishead это явно не относится — у вас же целых десять лет на «Third» ушло.

— После второго альбома все двери для нас были закрыты. Примерно так, наверное, чувствует себя Лара Крофт, когда ни один из ключей не подходит и все двери заперты, мать их так! И ты думаешь — ключ должен быть. Я должен его найти. И так все время. Я покупал сотни, сотни пластинок, семплировал их, собирал в треки… И все это вогнало меня в изрядную депрессию. Песни звучали до ужаса вторично. Как инструментальный хип-хоп это еще худо-бедно срабатывало, но как только Бет (Гиббонс, вокалистка Portishead. — Прим. ред.) начинала петь, реакция сразу была однозначная: «Ни за какие коврижки». Идея звучать как Gang Starr, которые наняли на вокал Бет, нас перестала вдохновлять — ее в том числе. В конце концов мы вернулись к очень старым драм-машинам, которые использовались в раннем хип-хопе, это были те немногие звуки, которые мы могли выносить. Вообще, запись «Third» была похожа на сериал «Lost» — такое бесконечное путешествие, в котором вопросов куда больше, чем ответов.

— Получается, вы старались халтуры избежать? По звуку это очень чувствуется.

— Ну да, мы очень кропотливо работали над пластинкой, но в то же время там, по-моему, ощущается некоторая непринужденность. Потому что именно ее отсутствие зачастую становится проблемой: в танцевальной музыке, к примеру, где все просчитано на шаг вперед и начинает походить на бездумную штамповку.

— То есть, по-вашему, сейчас мало кто действительно вкладывается в процесс создания музыки?

— Ну просто сейчас записываться проще, чем когда бы то ни было. Технически все почти что совершенно; существуют ударные установки, звук которых десятилетиями отстраивался; можно за копейки арендовать самые крутые студии. Проблема только в том, что исполняют столь хорошо записанную музыку какие-то бездушные бабуины.

— А вас не беспокоит, что все равно куча народу будет вашу музыку сжимать в mp3 и слушать через малюсенькие колонки?

— Ох, ну да. Но с другой стороны, вот на «Third» есть песня «Magic Doors», так мы записали ее на обычную кассету. Не бывает правильного или неправильного метода записи; в конечном счете главное — это что за песни ты пишешь и какие идеи в них вкладываешь. Ребенком я записывал на кассеты музыку, которую гоняли по радио, — и это был плохой звук, но очень крутые песни.

— Ну то есть то, что людей в первую очередь заботит сама музыка, а ее качество — уже во вторую, не так уж плохо?

— Тут тоже все не так просто. Есть такая печальная особенность человеческого восприятия — стоит тебе объяснить, что вот в эту песню вложены самые искренние эмоции, и ты начинаешь в это верить. Особенно когда этому сопутствует какая-нибудь бульварная история любовной драмы. То есть тебе говорят, что новый трек Бритни Спирс о том, как ей тяжело расставаться со своими детьми, а на самом деле песню написал какой-то голландский чувак.

— Но у вас-то другие методы. Вокруг Portishead всегда существовала некая тайна, мало кто вообще знает, кто вы такие.

— Да, но из-за этого возникает масса недоразумений. Вот все, к примеру, наверняка думают, что Бет — это просто наша вокалистка, которая добавляет голос к тем странным трекам, что сочиняем мы с Адрианом (Атли, третий участник Portishead. — Прим. ред.). Вообще-то, все совсем наоборот. Обычно именно Бет говорит, что музыка какая-то слишком простая, именно она заставляет нас закапываться в звук глубже. И то, что она в принципе не дает интервью, простое следствие того, что все, что ей нужно было сказать, уже сказано в песнях.

— Portishead во многом сделали себе имя на виртуозном использовании семплов — но на новом альбоме их, кажется, очень мало.

— Именно. Вообще, очень много времени у нас ушло как раз на то, чтобы осознать, что пора отказаться от семплов и от тех ограничений, которые они накладывают, и стать уже группой в полном смысле слова. Ну и еще я, честно говоря, убрал семплер на чердак во многом потому, что боялся — все, что я сделаю, будет похоже на Мэдлиба. Я ведь очень подвержен влияниям. Мэдлиба я просто обожаю, он настоящий футурист, но повторять его мне все-таки не хотелось.

— Вы на «Third» исследуете всякие новые территории, кое-где даже влияние латинской музыки слышится.

— Иногда нам казалось, что наш новый материал — вообще ни в какие ворота, что он звучит так, будто мы просто стоим в своей бристольской студии и отчаянно тупим. Тогда я брал какой-нибудь старый саундтрек и накладывал поверх того, что мы записали, — просто чтобы придать музыке какое-то другое измерение. Именно так получилось с песней «Silence» — там в какой-то момент слышится бразильская речь. Знаете, я читал, что Дэвид Линч включает своим операторам в наушники музыку, которая подсказывает им, в каком темпе и с каким чувством нужно снимать, мне хочется думать, что мы работаем так же.

— Еще на пластинке очень странные гитарные партии — такое впечатление, что гитара нарочно расстроена.

— Да, мы с Адрианом частенько обсуждали этот момент. Он-то говорил, что если все будет идеально отстроено, получится что-то очень странное, совсем непохожее на Portishead. А я, к примеру, очень люблю слушать музыку живьем. В большинстве случаев музыканты играют далеко не идеально, и вот это напряжение, которое создается на концерте, куда интереснее пластинок с идеально отстроенным звуком. Знаете, именно поэтому ранний хип-хоп настолько крут — Эрик Би с Ракимом или Public Enemy все сводили и синхронизировали своими руками, без всяких там компьютеров. Нынешний хип-хоп звучит куда более отполированно.

— Ваша музыка сейчас как-то связана с тем, что в Бристоле происходит? Portishead же всегда считались одними из главных адептов бристольского звука.

— М-м-м… Ну город очень сильно изменился. Сюда перебралось много лондонцев — можно же там продать квартиру, а в Бристоле купить особняк. Студентов стало больше — но если раньше они затевали все самое интересное и некоммерческое, что в культуре городской творилось, то сейчас тяготеют к обыденным развлечениям. Наркотиков тоже стало больше, как ни странно, в Бристоле можно буквально на пороге своего дома наткнуться на человека, умирающего от передозировки. Причем для среднего горожанина абсолютно нормально в такой ситуации притвориться, что ничего не происходит, и пройти мимо. Я понимаю, что ворчу, как старый дед, но меня это правда беспокоит — ведь так не только в Бристоле, это вообще такой диагноз современного общества. Есть поверхностный, выдуманный мир, в котором все как бы существуют, — есть какие-то реальные, пугающие события, которые происходят, — и есть невероятных размеров мир медиа между ними. В каком-то смысле наша пластинка именно об этом.

— Ведь не только Бристоль — музыкальная индустрия тоже за прошедшие годы сильно изменилась.

— Да, все сейчас носятся с дополнительным контентом, все хотят заработать на всяких там рингтонах, но нам все равно — мы всегда отказывались работать с большими корпорациями. Из-за своего упрямства мы даже чуть не поссорились с важными людьми — выяснилось, что сейчас лейблы живут именно за счет дополнительного контента. Но, слава богу, те, кто выпускает наши пластинки, на нас не давят. Может, опасаются просто. В конце концов, глупо упрашивать группу, у которой ушло десять лет, чтобы записать новый альбом, сделать что-то еще. Кто его знает, сколько нам понадобится времени для того, чтобы сочинить еще три новых трека — или даже пару секунд новой музыки?