Орен Амбарчи о партнерах, AC/DC, иудаизме и Леди Гаге

Фотография: orenambarchi.com

Большинству читателей «Афиши» Орен Амбарчи может быть известен как один из регулярных помощников группы Sunn O))), на чьих последних пластинках он играет роль фактически третьего гитариста. Весь же список людей, с которыми Амбарчи успел посотрудничать, займет не одну страницу

— Вы играете в Москве в одиночку. Это будет чистая импровизация или что-то заранее заготовленное?

— Часть выступления действительно будет почти полностью спонтанной. Но основное время займет версия композиции «Knots» с моего прошлогоднего альбома «Audience of One».

— Как вы будете исполнять ее один, интересно? В студийной же версии много барабанов и струнных, например.

— Ну вы же понимаете: я не поп-музыкант — и моя публика от меня не ждет точного повторения того, что целиком и полностью было придумано в студии. Так что я могу заявить, что буду играть одно, а сыграть совсем другое — и мне сойдет это с рук! (Смеется.) А если серьезно, я сознательно ограничиваю себя в инструментарии на концертах. Это такое испытание себя, попытка выйти за пределы своей привычной среды. Я на самом деле довольно похоже играю «Knots» живьем — только заменяю всю ее аранжировку звуками, которые могу произвести с помощью гитары.

— У вас еще на «Audience of One» был кавер на песню Эйса Фрейли, гитариста Kiss, — и многих его наличие на альбоме вообще удивило. Насколько я понимаю, вы вообще давно увлекаетесь простым старым хард-роком и незамысловатой поп-музыкой 70-х — что кажется странным для музыканта-экспериментатора.

— Да, я действительно люблю поп-музыку. Ту же сольную пластинку Эйса Фрейли, с которой я взял «Fractured Mirror», я считаю одним из величайших альбомов всех времен, вне зависимости от жанра. Еще я большой фанат Пола Маккартни, AC/DC — ну и так далее. Я вырос на этой музыке и не могу ее от себя отпустить — к тому же она меня периодически наводит на довольно занимательные мысли и идеи. Вы слушали мою последнюю пластинку «Sagittarian Domain», да? Помните, там в конце возникает такая странная кода — совсем из ниоткуда, неожиданно, как черт из табакерки выскочил? Вот как раз ее я туда вставить придумал, после того как переслушивал Принса, — у него в конце «Purple Rain» именно так нежданно-негаданно возникают струнные. И мне не кажется, что увлечение поп-песнями странно для человека, занимающегося совсем другой музыкой. Я поработал за свою жизнь с огромным количеством людей, которые почти все свое свободное время слушают поп-музыку, — а делают при этом, скажем, нойз. У меня тут вышел альбом вместе с Масами Акитой, который Merzbow, — так он вообще один прог-рок слушает, буквально целыми днями.

Вышеупомянутая 33-минутная композиция «Knots», которую Амбарчи собирается воспроизвести на концерте с помощью одной гитары

— Ой, а я и не знал, что вы с Акитой записались. Но вы так много всего выпускаете, что уследить за вами сложно. Не боитесь в конечном счете перегореть и столкнуться с творческим застоем?

— Совсем не боюсь. Я предпочитаю работать над совершенно разными проектами — поэтому мне каждый раз приходится приспосабливаться заново к новым людям, поэтому я каждый раз ощущаю себя первооткрывателем. Да и когда я не занимаюсь музыкой, мне чисто психологически плохеет. Но в 2013-м я решил притормозить: в прошлом году вышло, наверное, альбомов двадцать, в работе над которыми я принимал участие, и мне потихоньку начинает казаться, что такими темпами от меня даже самые верные слушатели устанут. У меня фактически готова новая сольная пластинка, например, но я думаю, что выпущу ее где-то под конец года — просто чтобы не частить.

— Что это будет за альбом?

— Самый амбициозный из тех, что я под своим именем выпускал. На нем главную роль играет Томас Бринкман: я хотел записать техно-альбом — и, кажется, благодаря ему все получилось. Но помимо техно там много чего будет: руку приложил и пианист Джон Тилбери из AMM, есть там и мои записи с Исландским симфоническим оркестром, и немного такого полноценного рока — в общем, скучать, когда будете слушать ее, вам точно не придется.

— Вы сказали, что стараетесь работать с разными людьми. Но вот, например, с Джимом О’Рурком и Кейдзи Хайно вы уже больше четырех лет играете вместе и выпустили уже четыре альбома. Не надоедает?

— Ну что вы! Для меня большая честь работать с обоими. Наше сотрудничество получилось во многом случайно: у меня всегда много каких-то дел в Токио, где они оба живут, — и однажды, когда я туда приехал, О’Рурк предложил сыграть с Хайно. Когда я приехал в следующий раз, нас уже прессовал сам Хайно — и до сих пор продолжает во всех вопросах трио прессовать, он наш главный мотор, его самого то, что мы вместе делаем, очень прет. Для меня это ужасно лестно: именно концерт Хайно в Нью-Йорке в начале 90-х меня побудил бросить барабаны, на которых тогда я в основном играл, и взяться за гитару. Я, кстати, всегда представлял его страшным чернокнижником, себе на уме, лютым и злым, как его музыка, — а выяснилось, что он очень простой и скромный человек, просто с немного необычным гардеробом. (Смеется.)

Примерно так выглядят выступления вышеупомянутого трио

— Вы упомянули Нью-Йорк — и я вспомнил, что где-то читал, как вы из Австралии часто мотались туда в девяностых закупаться пластинками и ходить на концерты. Правда так было?

— Ну да. Я действительно работал в Сиднее, накапливал деньги и периодически ездил в Нью-Йорк, чтобы купить какую-то музыку, посмотреть на музыкантов — ну и потому что сам город мне всегда очень нравился. Я довольно плохо себя чувствую без музыки — а в Австралии тех лет было невозможно достать записи, которые мне хотелось услышать. Так продолжалось года до девяносто восьмого. Но я не могу сказать, что это были исключительно культурно-досуговые поездки: я со многими в Нью-Йорке познакомился, много чему научился у умных людей — например, я очень много общался в Нью-Йорке с Джоном Зорном. Да и поиграть мне там удалось несколько раз.

— Раз уж вы произнесли фамилию Зорн, не могу не спросить вас о влиянии иудаизма на вашу музыку.

— В детстве я очень часто ходил с семьей в синагогу. А когда приходишь туда на службу — то на тебя час-другой давят монотонными, глубокими, однообразными звуками. И вот эта монотонность порой проявляется в моей работе — многие ее связывают с влиянием краутрока, который я тоже обожаю, но он все-таки здесь ни при чем. Лет десять-двенадцать назад у меня случился бзик на эстетике иудаизма, что отразилось в названиях некоторых треков, обложках каких-то альбомов, в попытках какие-то старые еврейские мелодии привнести непосредственно в музыку. Сейчас все это давно прошло, а детские впечатления от синагоги остались.

— Вы на протяжении нескольких лет читали цикл лекций о связях авангарда и массовой культуры в мельбурнском Викторианском колледже искусств. Расскажите, о чем это было?

— Курс был не столько про музыку, сколько про искусство в целом — про театр, кино, архитектуру. Для меня самого он был очень важен: я по молодости лет был довольно ограниченным человеком и ничем, кроме музыки, в принципе не интересовался — потому считал необходимым донести до молодых людей, что искусство в принципе не стоит делить на определенные области. Любая сфера творчества всегда в той или иной мере соприкасается с другой — и в двадцать первом веке, когда грань между искусством, которое можно назвать авангардным, и поп-культурой постепенно стирается, это становится особенно заметно. Возьмите любого нынешнего большого популярного исполнителя вроде Леди Гаги и Канье Уэста — они давно не мыслят исключительно музыкой, они занимаются всем сразу. Вот о том, как наш мир к этому пришел, я и пытался рассказать.

Композиция «Remedios the Beauty» с лучшего альбома Амбарчи «Grapes From the Estate» — настоящего шедевра странного гитарного эмбиента, выпущенного в 2004 году

— Вы сами часто работаете с людьми, которые музыкой не занимаются? За день до вашего московского концерта в Сиднее случится премьера постановки «Служанок» Жана Жене, к которой вы музыку написали, — но я не знаю, единичный ли для вас это случай.

— Нет, совсем нет. Сейчас, например, я нахожусь в Лионе, где как раз готовил музыкальное сопровождение к танцевальной программе местного театра. Я много с кем сотрудничаю, но не всегда про это как-то официально сообщаю — и поэтому масса работ, которые я делаю вне записей и концертов, до тех, кто интересуется исключительно моей музыкой, не доходят. «Служанки» — это проект моего друга, режиссера Бенедикта Эндрюса. Он меня давно донимал просьбами что-то сочинить для театра, но только сейчас удалось. Причем все то время, что я готовил для этого спектакля музыку, я был в разъездах и не участвовал ни в одной репетиции — поэтому толком сам не понимаю, что там получилось. Тем интереснее будет на это потом посмотреть.

Орен Амбарчи выступит в Москве в следующий четверг, 6 июня, в Avant Club на «Винзаводе»